СКАЗКА О РОЯЛЕ, КОТОРЫЙ ХОТЕЛ СТАТЬ КЛАВЕСИНОМ

В одном большом сером городе, в большом сером доме жила-была самая что ни на есть обычная семья: Папа, Мама и Сынок. Все у них было хорошо: Папа и Мама думали, что у них самый лучший Сынок и самая лучшая квартира в самом лучшем доме в самом лучшем городе.
Когда Сынку исполнилось семь лет. Папа записал его в спортивный кружок. Поэтому они пошли в самый лучший спортивный магазин и выбрали там самый лучший мячик. А Мама записала Сынка в музыкальную школу, и потому в один прекрасный осенний день они пошли в музыкальный магазин. Там стояло очень много роялей и пианино. Но этой семье был нужен самый лучший рояль. Они очень долго искали и наконец нашли. Он был золотистый, как мед, новенький, нигде не поцарапанный, а на изящно изогнутой крышке красовалась маленькая лира. "О!"- сказала Мама и открыла крышку: а вдруг внутри что-нибудь не так. Сынок чуть тронул сахарно-белую клавишу, и раздался звук такой чистоты, сладости и округлости, что Сынку показалось, что он лизнул свой любимый пломбир. "Берем!" - решил Папа и протянул деньги довольному продавцу.
Рояль привезли домой и поставили в углу большой комнаты. Но Сынок редко играл на нем - ему куда больше нравилось заниматься в спортивном кружке. А Рояль скучал ужасно. Как-то днем, когда Мама и Папа были на работе, а Сынок в школе. Рояль начал разговаривать сам с собой. Вдруг он услышал приглушенные проклятия откуда-то сверху. Он замолчал и прислушался.
- Эй, сударь, уж не знаю, как Вас там? Рояль удивился:
- Вы ко мне?
- Да, да, к Вам! Вы знаете, что мешаете мне сочинять музыку? Рояль встал на цыпочки, поглядел вверх и увидел над собой портрет Иоганна Себастьяна Баха. Бах смотрел очень строго и почти что сердито. В руках у него был нотный свиток.
- Извините великодушно,- пропел Рояль,- я не знал, что Вы заняты.
- Я занят!.. Черт возьми, угораздило какого-то пачкуна нарисовать меня с этим свитком в руках, и теперь я вынужден изо дня в день, из столетия в столетие сочинять одну и ту же ораторию! Согласитесь, веселое занятие!
- Мне тоже очень скучно, господин капельмейстер,- прожурчал Рояль,- но теперь мы обнаружили, что нас двое... Может быть, пока никого нет дома, Вы на мне поиграете?
- Я?! На этом... на этом безобразии?!, с этим бутылочным звуком? Нет уж, увольте! Вот если бы Вы были Клавесином...
- А кто такой Клавесин?
- Мой друг, которого больше нет,- угрюмо буркнул Бах, но в этот момент открылась дверь, и в комнату вошел Сынок. Бах и Рояль сделали вид, что не знакомы.
Ночью, когда все уснули, Рояль, мучимый любопытством, тихо-тихо подкатился к книжной полке и прошептал на ухо Толковому словарю:
- Будьте добры, позовите, пожалуйста. Энциклопедию!
- Какую тебе еще Энциклопедию по ночам...- заворчал Словарь.
- Ах, тише! Наверное, Музыкальную.
- Подожди.
Вскоре новенькая щеголеватая Музыкальная Энциклопедия лежала на крышке Рояля.
- Госпожа Энциклопедия, не могу ли я узнать хоть что-нибудь о Клавесине?
Энциклопедия очень обрадовалась, что в кои-то веки кому-то понадобилась, и, бойко шелестя страницами, нашла нужную статью, и к утру Рояль знал почти все о своем прекрасном предке. Когда часы пробили семь, Толковый словарь помог Энциклопедии взобраться на верхнюю полку, а Рояль так же тихо укатил в свой угол.
С этого дня у Рояля появилась заветная мечта: стать таким, как Клавесин. "О, какой я неуклюжий! - думал он.- Как резко я звучу! Какой я грубиян - я отвечаю ругательством на каждое неловкое прикосновение! Какой я скучный, у меня всего-навсего две педали и - о, ужас! - ни одного дополнительного регистра! И что у меня за педали - стоит только озорному мальчишке нажать на правую, как мои звуки начинают плавать и метаться, словно рыбы в мутной воде! О, как я несчастен!"
Ни о чем подобном он Баху не говорил - ведь тот был занят,- но по ночам в Рояле шла огромная внутренняя работа. Он пытался изменить в себе все, и, оставив золотистую оболочку, наполнить ее серебристым звучанием. Наконец, когда опять-таки никого не было дома. Рояль робко, но определенно сказал:
- Соль.
Это "соль" прозвучало так нежно, шелестяще, что Бах вскинул брови:
- Что, что?
- Соль,- повторил Рояль и засмеялся.
- О, Клавесин! - прошептал Бах, и две тяжелые слезы скатились со старческих щек и упали на клавиши.
- Ля-си,- сказали не то клавиши, не то слезы.- Сойдите ко мне, господин капельмейстер,- прозвенел Рояль,- теперь я почти Клавесин!
- О друг мой! - растрогался Бах.- Если бы я мог! Но какой-то жалкий пачкун не догадался нарисовать мне ноги. Так что сыграй мне что-нибудь сам - что захочешь.
И началась музыка. За окном стремительно пролетали стрижи, на соседнем балконе надрывалась пленная канарейка. Раньше Роялю было очень трудно подобрать это призывно-грустное щебетание, а теперь, когда он стал Клавесином, это оказалось проще простого.
- О Рамо! - шептал Бах и вытирал слезы краешком камзола. Подул ветер, и на подоконнике зашелестели китайские розы и голубая герань. Рояль быстро подобрал их шелест, и получилось очень похоже.
- О Куперен! - воскликнул Бах, и на его суровом лице засветилась детская улыбка.
Рояль взглянул на репродукцию картины Ватто, висевшую над диваном, и попытался музыкой передать грациозные движения дам и нежные речи кавалеров.
- О мои французские сюиты! - простонал потрясенный Бах и чуть не выронил свиток со своей нескончаемой ораторией.
Так Рояль стал Клавесином.
Однажды Папа и Мама закрыли все двери и усадили, наконец. Сынка заниматься музыкой. Он поднял пыльную крышку, коснулся клавиш и закричал:
- Не буду я на нем играть! Он вконец расстроился! Тогда Папа и Мама вызвали настройщика. Тот бился, бился - ничего не мог сделать - ведь Рояль хотел быть Клавесином.
- Купите другой инструмент,- посоветовал он,- а этот сдайте в музей.
- А много ли за него дадут?
- Не думаю. Но у всякой вещи должно быть свое место.
- Ну, тогда мы вызовем другого настройщика,- решили Папа и Мама. И вызвали. Они вызывали настройщиков каждый день, они вызвали всех настройщиков в городе и стране; они посылали за настройщиками в разные страны мира. Но никто не мог заставить Рояль звучать так, как звучали рояли. Рояль хотел быть Клавесином. Наконец, один старенький самоучка-настройщик, осмотрев Рояль, разгадал его тайну и посоветовал Папе и Маме:
- Попробуйте-ка вы убрать отсюда портрет Баха и повесить... ну, хоть Скрябина... или Рахманинова. Может быть, тогда он станет нормальным роялем.
Родители поблагодарили настройщика и для надежности решили повесить над Роялем портреты и Скрябина, и Рахманинова. Но в первую же ночь Скрябин о чем-то поспорил с Рахманиновым, и они все время выясняли свои отношения и думать не думали о Рояле, который хотел быть Клавесином.
Так проходили дни и ночи. Сынок не занимался музыкой, и родителям это надоело. Они написали объявление: "Продается очень красивый, но немного расстроенный рояль" - и повесили его на главную доску объявлений в городе. К ним зачастили посетители. Увидев золотисто-медовую крышку с серебряной лирой, они восхищенно останавливались, но, попробовав звук, говорили: "Да ну его, это клавесин какой-то" - и сразу уходили.
Однажды пришла грустная Девочка. Она была одета не по моде, а волосы у нее были такие светлые, что походили на пудреный парик. Она подошла к Роялю и спросила:
- Это ты?
- Это я,- ответил он и понял, что дождался. Девочка повернулась к Папе и Маме и сказала:
- Отдайте его мне. Мы любим друг друга.
- Как это - отдайте? А деньги?
- Денег у меня нет, - растерялась Девочка. - У меня, правда, есть розовая птичка, но ее я отдать не могу, потому что мы с ней тоже любим друг друга.
- Любите, кого хотите,- рассердился Папа,- но пора бы знать, что рояли на улице не валяются, а напротив, продаются за деньги, и немалые.
- Извините великодушно,- сказала Девочка и ушла. После этого Рояль погрузили в большую машину и отвезли в тот самый магазин, где его когда-то купили. Его поставили в самом пыльном углу, и покупатели даже не хотели подходить к нему - ведь серый слой пыли покрыл его золотисто-медовую крышку. Только иногда (а это случалось нечасто, чтобы продавец ничего не заметил) к Роялю приходила сначала грустная Девочка, потом грустная Девушка, потом, наконец, старая грустная Женщина и нежно касалась его клавиш, а он, став с годами нервным и капризным, только подергивался и вздыхал:
- О Рамо! О Куперен! О мои французские сюиты!